Выставка
НОВОКУЗНЕЦКАЯ ШКОЛА ФОТОГРАФИИ: НИКОЛАЙ БАХАРЕВ, ВЛАДИМИР ВОРОБЬЕВ, ВЛАДИМИР СОКОЛАЕВ
МУЛЬТИМЕДИА АРТ МУЗЕЙ, МОСКВА, 11 МАРТА — 9 МАЯ 2016 ГОДА

Из пресс-релиза: "Выставка продолжает серию проектов МАММ, посвященных истории российской фотографии и истории России в фотографии. Под объединяющим грифом «школа» она представляет новокузнецких фотографов, полярных по своим мировоззренческим и эстетическим установкам.

Выставкой «Новокузнецкая школа фотографии» МАММ продолжает ликвидировать пробелы в истории российской фотографии. Музей выражает искреннюю благодарность за помощь в подготовке выставки Владимиру Соколаеву, который на протяжении многих лет занимается сохранением, систематизацией и описанием творческого наследия группы «ТРИВА»."

Соколаев и Воробьев видели реальность иначе, чем большинство из нас, и тогда, и сегодня. Их кадры неудобны, выводят из зоны комфорта по целому ряду причин. Первая - потому что они ошеломительно талантливы. А главная причина, по-моему, в том, что ведь и наше собственное время, здесь и сейчас, можно увидеть таким же взглядом, как у Германа, как у Воробьева и Соколаева - будто это взгляд человека, живущего через полстолетия. Человека, который уже всё понял. Но для этого - нам надо самим быть другими. А вот это некомфортно. До слабости в коленках.

Как у двух сибирских мужиков-самоучек получилось пройти этот путь, в одиночку, в изоляции, под внешним давлением, ни разу не вильнув и не предав себя, своё видение и своё время? И раз за разом, с удивительной ясностью мысли, силой сочувствия и чистотой формы рассказывать свои истории? Не в единицах - в тысячах кадров! Да это же труднее, чем Атлантику на гребной лодке переплыть, ей-богу!

Похоже, мы к такому вопросу просто не готовы. Потому что в итоге это вопрос о том, почему мы сами не готовы переплывать свою Атлантику, ясно видеть свое время, быть самими собой.

Владимир Соколаев:

Когда снимаешь пять-шесть-семь человек в какой-то ситуации, достаточно просто ощутить всю эту ситуацию внутренне – и будешь знать, что и как. Чтобы действительно снять Дворцовую площадь – надо её в себе иметь внутри, эту Дворцовую площадь. Всю. Тогда можно внутренне чувствовать, что там, как и где начинает происходить.

Мне прислал один парень фотографии, посмотреть. Хорошие, композиционно, цветово выдержанные. Но отсутствует одна очень важная вещь. В мире человек это увидел. А мир человека — не увидел. Нет отклика от мира. Понимаешь? А как организовать отклик — это штука серьезная. И это обоюдный интерес. Почему удается снять «события, которые интересуют многих»? Это же часто искусственный интерес. Открываешь WPP - насилие. Почему? А потому что человечество это интересует. Насилие интересует. И в этом взаимный интерес проявляется. Ты говоришь, кому-то вот и солнце в луже снимать интересно. Но попробуй снять так — чтобы человек почувствовал, что в этом кадре не он в лужу смотрит — это Солнце на него смотрит через лужу. Не он, а — Солнце. Это же вещи, о которых очень сложно словами говорить. Но по ощущениям - это же абсолютно однозначно — «да» или «нет». Это на уровне чувств — «да». Или — «нет».

Занятие фотографией предполагает, что личность постоянно развивается. Твои фотографии говорят за тебя, интерес к ним проявляется только когда ты сам интересен. А если я тебя просчитываю на раз? Что меня может зацепить?

Владимир Соколаев:

С определенного момента понимаешь, что нет черного и белого. Все эти попытки иллюстрировать фотографиями несовершенство мира — это опять разделение на «красное и белое», «черное и белое» и так далее… Зачем служить власти в определении черного и белого? Это безумие. Культура, творчество, искусство — это совсем другое. Это вообще другая Вселенная. Не та, где власть…

Никогда не дождешься поддержки от государства. Ладно, не помогайте, но и не мешайте — и уже будет хорошо. Это такое свойство территории, на которой мы живем, такой закон работает. А почему чиновник хочет везде влезть? Потому что он чувствует: идет энергия, и ее надо скушать.

Одна фотография, увиденная людьми, в порошок стирает годовую, трехлетнюю, тридцатилетнюю работу идеологических отделов всей страны. Вспомни фотографию, где девочка бежит от напалма… Всё! Как ты там пальцы не растопыривай, как ты ни рассказывай, что ты всех бережешь и мир охраняешь — всё! Одной фотографии хватает…

Владимир Соколаев:

Фотография — это же только самое начало пути к Богу. Она дает важную вещь — заставляет нас смотреть на мир. И тут мы в самом начале устраиваем себе подножку: мы приходим к дяде-редактору и говорим ему: «Дядя! Я устал смотреть на мир! Скажи мне, куда надо смотреть! Куда я должен посмотреть, чтоб ты мне деньги заплатил?» И дядя нам говорит. Хотя у нас есть свои глаза и дядя нам - не указ. Понимаешь? А нас Господь от этого спас — нам платили деньги без указки, куда смотреть.

Пока человек оперирует словами как средством коммуникации — это один вид языка. А когда слова используются как знаковая система, это другой его вид. Это просто разные языки. Хоть слова одинаковые. Это хорошо знают ораторы. И педагоги. Словом из коммуникационного языка убить нельзя. А из знакового — запросто. Потому что он оперирует силой, заключенной в слове. Так и фотография. Обычно её роль - коммуникационная, а изредка появляется знаковая… Та, где присутствует Сила - человека, ситуации, места… Из этих работ и состоит мировая культура.
А сила разлита везде, мир насыщен силой, он – ее проявление. Нужно только это увидеть…

Нам повезло. Когда-то мы встретили человека, его имя Владислав Афанасьевич Запорожченко. Вот его мы – я и Володя Воробьев – считаем своим прямым учителем. Я не встречал человека, более глубоко знающего и чувствующего фотографию. В то время, когда невозможно было просто найти и посмотреть хороший фотожурнал из-за рубежа, мы учились на шедеврах американской и европейской фотографии, смотрели Стиглица и Стейхена, Анселя Адамса, многих. В Сибири не очень просто было достать все это… Во многом мы получили к этому доступ через Запорожченко. Он бильд-редактором работал в разных местах, сам не снимал. Очень был непростой в общении человек. В Москве он нас познакомил со Слюсаревым, с Савельевым, с Рыбчинским. С теми, кто находился вне официальной фотографии. Слюсарев о нем сказал: «Какой он неудобный человек, но как же понимает фотографию!»

С определенного момента я задался вопросом: «Что ты видишь перед собой?» «Что такое мир?» «Кто такой человек, что такое государство, как существует мир без государства?» Мы пошли в философию. Скажем так, стали уточнять свою картину мира.

Владимир Соколаев:

Дар, фотографический дар, который человеку дан – им нельзя бросаться, он требует уважения к себе. Умеешь снимать лучше, чем многие – надо снимать. Мало ли, что тебе денег не хватает. Крутись, терпи – и снимай. Муза – она же странная женщина. Она терпеть не может ходить на работу. Поэтому с ней надо договариваться. «Муза, ничего страшного, вот смотри, это не работа, мы с тобой шедевр сделаем из того, что нам предложил заказчик!» Муза тогда говорит: «Ну ладно. Если шедевр – давай». А иначе она уйдет просто.

Ты представь, лет 15-20 спустя, нас нет, Коли Бахарева нет, начнут копаться историки, обнаружат трех фотографов, которые работали в городе Новокузнецке. Нас, конечно, объединят по единству времени и места. Другое дело, что, если писать серьезную статью о «новокузнецкой школе фотографии», то наше разделение, различие подходов (Бахарева и группы ТРИВА - прим. А.Ч.) надо обязательно подчеркивать, оформлять его теоретически, искусствоведчески.

Базовый вопрос - «зачем?» Зачем ты это делаешь? Зачем эта фотография? В любительской фотографии это постоянный вопрос. В профессиональной — понятно, «мне вот тот засранец-редактор приказал снимать». А в любительской ты постоянно выходишь на это - «зачем?», на свое внутреннее объяснение. Помнишь, Арбус писала, что «наличие камеры у меня в руках позволяет вторгаться в личную жизнь другого человека»? Да ещё с учетом отношения американцев к защите личного пространства! Фотография позволяет проникать туда. Поэтому — зачем ты снимаешь? Вот в этом мы с Колей расходимся. - в мотивации. А это уже мировоззрение...

Владимир Соколаев:

Когда репортер снимает для газеты, он снимает то, что нужно редактору, он не успевает снять то, что нужно ему самому. Он не развивается, он все время озабочен тем, чтобы сделать кадр, который понравится редактору. А когда он уходит из газеты, он потом вообще не понимает, что он снимал.

А в прошлый раз знаешь что случилось с москвичами? Все испугались. О нас ни сном ни духом, ни слова не написала ни одна газета. 1989-й год. Выставка висела на Варварке. Баскаков пришел, взглянул, но ничего никому не сказал. Но нам повезло. Я когда Баскакова провожал, мы прошлись до Пушкинской площади. Я смотрю — стоит Листьев. А у меня в руках каталог, буклет, пригласительный — мы же хорошо выставку делали, серьезно. Я говорю — это Листьев? Баскаков говорит, да, Листьев. Я говорю, подождите, я сейчас приду.

Подошел и говорю: здравствуйте, я из Сибири, мы привезли выставку фотографическую. Я вам дам каталог и координаты. Посмотрите, пожалуйста. Если вас это заинтересует, мы завтра вас ждем. Они примчались в 9 утра! Снимали два с половиной часа и во «Взгляде» был 15-минутный сюжет о нас. И это единственное, что было! Никто ничего больше нигде не написал. Сейчас о нашей выставке тоже не сильно много найдешь. В печати вообще ничего, как и тогда.

Владимир Соколаев:

У меня съемка есть - «Вручение детям-сиротам подарков во Всемирный день детей». В Кемерово проходил молодежный слет, привезли этих ребят-комсомольцев к нам, закупили на общественные деньги огромное количество велосипедов и раздавали их детдомовцам. А это же мероприятие.

Комсомольцы приехали, все деловые, «Что тут? А, вручить? На, держи подарок!» Это было обычное ме-ро-при-яти-е. То есть дарящий там ничем не участвует, ни сердцем, ничем. А для детей это подарок — «велосипед подарят!» Телевидение слетелось, фотографы...

А потом, через несколько лет я пришел в детдом — там подвал полностью был завален этими велосипедами. Для них же это проблема — привезли 70 велосипедов, их куда девать-то? Зачем их столько? Ну, их свалили в подвал. И всё. Радости у детей было только пока подарки вручали. А потом радость закончилась - подарки забрали. Воспитатели: «А что делать? Куда их девать-то?» Об этом никто не думал из этих комсомольцев, которые вручали. Фантастика...

Владимир Соколаев:

Я уже 25 лет уже не занимаюсь тем, что висит на выставке. И всё это время я — фотограф.

Ты для себя ответил на вопрос, почему все фотографы, которые снимают и будут снимать, закончат — пейзажем?

...Человек подходит к окраине города и замечает, что дальше мир продолжается и дальше. Он делает шаг за пределы города и обнаруживает, что мир там сильнее, красивее, мощнее. Этот мир и сам город в себя включает. И что человеку теперь делать там, в городе? Нечего!

Владимир Соколаев:

Это парадокс штатных репортеров, снимавших в наше время: человек перестал снимать, и ему не из чего сделать отчетную выставку. Прекрасные работы, великолепно смотрелись на страницах журналов и газет, «злоба дня». «Злоба» ушла. «День» ушел. Автор начинает вывешивать работы, а на них одни события. Давно ушедшие. История - а жизни нет. Кадры, дольше события не живущие. Он, конечно, все равно вешает свои работы. Но они никому не интересны уже. А Брессон, не снимавший коронацию, повернувшийся к ней спиной — по-прежнему интересен.

Мы говорили про выставку стрит-фотографии. Я к Саше Рудакову подошел, он спросил мнение. Я говорю, давай подойдем к фотографии, на которой можно увидеть человека с именем и с отчеством, давай найдем тут такую? Он говорит: а тут нету ни одной такой. Тогда вопрос: как вы смогли в уличной фотографии, в городе, населенном людьми, не снять ни одного человека? Как вы исхитрились?

Ты не обращай внимания на конкретные наши фамилии, ты на само явление отвлеченно посмотри. В небольшом относительно, далеком от столиц городе — два человека, несколько лет, 4000 работ, пригодных для выставок. Это же означает не то, что мы уникальные! Это означает, что другие по какой-то причине не хотят так работать. Фотография — это не картину ваять, это же быстро. Почему не получается? Потому что глаза закрыты и открываются только на заказ!